Леди Лилит. Данте Габриэль Россетти

Представьте себе на мгновение, что в дверях элегантного викторианского дома появился посыльный и вручает вам перевязанный лентой букет, собранный вручную в чьем-то саду. Как житель 21-ого века, вы, скорее всего, озаботитесь поиском красивой вазы и не придадите особого значения цветам, из которых состоит букет. Но представитель 19 века, возможно, поступил бы по-другому — ринулся за цветочным словарем, чтобы расшифровать тайный смысл, стоящий за этим событием.

Если это смесь люпинов, мальвы, белого вереска и малиновки, кто-то впечатлен вашим творческим умом и желает вам успехов во всех начинаниях. Напротив, коллекция дельфиниумов, гортензий, олеандров, базилика и трилистника дает понять, что вы бессердечны (гортензия) и надменны (дельфиниум), вас ненавидят (базилик). Берегись (олеандр) моей мести ( трилистник) — предельное выражение пассивной агрессии.

 

Может быть, кто-то прислал вам герань, чтобы спросить, можно ли ожидать увидеть вас на следующем балу. Если у вас в оранжерее расцветают какие-нибудь полосатые гвоздики, вы можете послать их вопрошающему, тем самым ответив: «боюсь, что нет».

Викторианский цветочный язык, или флориография, был доцифровой версией эмодзи. Люди с помощью цветов выражали эмоции, так же, как мы делаем это сегодня с помощью смайликов.

В 1890-х годах Оскар Уайльд призывал своих друзей и сторонников носить зеленые гвоздики.

Увлекалась флориографией поэтесса леди Мэри Уортли Монтегю. Выйдя замуж за английского посла в Турции, в 1717 и 1718 годах она писала из Стамбула домой письма, в которых с восторгом описывала селам — тайный цветочный язык, которым пользовались женщины гарема для общения.

Согласно Йозефу фон Хаммер-Пургшталю, австрийскому переводчику, написавшему ранние исследования по истории Османской империи, Монтегю романтизировала такое общение. Когда ее письма из турецкого посольства были в 1763 году опубликованы, идею цветочного языка быстро подхватил ориенталистски ориентированный круг образованных читателей.

 

Экзотический Восток, полный странных обычаев, был предметом фантазии высшего класса — тем более, если он мог предложить нечто загадочное, тайный язык, на котором можно было общаться с дамами.

Остается неизвестным, насколько точно госпожа Монтегю описала традиции тайных посланий. Несомненно одно — гарем и цветы были очень тесно связаны. Такой тайный язык пришелся по душе любовникам. Публика была в восторге.

К 1810 году французские издатели начали выпускать словари цветов.

Французы в то время любили дарить друг другу цветочные альманахи, подарки, которые были чем-то средним между настольным календарем и альбомом-коллекцией акварельных набросков цветов. Все то сопровождалось стихами.

Первые опубликованные словари цветов были приложениями к этим альманахам, хотя вскоре они приобрели такую популярность, что стали самостоятельным жанром.

В 1819 году книга под названием Le langage des fleurs почти сразу же стала авторитетным изданием по этому вопросу. Книги, выходящие под авторством француженки Луизы Кортамбер, творившей под псевдонимом Мадам Шарлотта де ла Тур, были бестселлерами по обе стороны Атлантики. Как отмечает Беверли Ситон в книге «Язык цветов: история», эти словари не столько изобретали язык, сколько собирали и сопоставляли устоявшиеся и уже используемые значения.

Начиная с турецких писем Монтегю, посвященных цветочному языку, авторы описывали таинственные значения. Например, нарцисс символизировал эгоизм. Здесь просматриваются очевидные мифологические корни. Другие значения были получены из характеристик самих цветов или из знаний об их медицинских и магических свойствах: капуста выглядела как пачка денег и поэтому символизировала прибыль; грецкие орехи походили на мозги и поэтому означали ум, интеллект; мятный чай и пижма использовались при аборте поэтому их символическое значение звучало как «вы должны уйти», «презрение» и «я объявляю вам войну».

Другие значения растений понять сложнее. Почему ананас, долгое время символизирующий гостеприимство, в тайном языке означал «вы совершенны»? Но в отсутствии очевидности и есть очарование тайны.

 

Между 1827 и 1923 годами в США было выпущено примерно 98 различных цветочных словарей, а цветочный язык регулярно обсуждался в гламурных журналах.

Он распространился за пределы словарей цветочных букетов, в литературу и изобразительное искусство. Джейн Остин и Эмили Дикинсон — как писательницы и садовницы — использовали язык цветов не только в своих произведения, но и личной переписке. Шарлотта Бронте, когда описывала, как Джейн Эйр рассматривает подснежники, крокусы, пурпурные аурикулы и анютины глазки в девятой главе, уточняла, как героиня испытывала надежду, бодрость, скромность и думало о том, как сочетаются деньги и счастье.

Прерафаэлиты воспользовались возможностью добавить цветочную символику в свои произведения, написанные на мифические темы. «Леди Лилит» Россетти может выглядеть бесчувственной, но белые розы позади нее опровергают отсутствие интереса к чувствам, в то время как маки рядом с ней намекают, что она в задумчивости.

Чтобы составить цветочное сообщение самостоятельно, нужны были знания множества цветов.

Англию часто называют нацией садовников, но трудно поверить, что кто-то потрудился бы культивировать невероятно ядовитое дерево Маньчжурии, чтобы когда-нибудь с помощью него передать ощущение лжи.

Лунница, разновидность папоротника, означает забывчивость. Вручить ее, словно извиниться за что-то.

К концу Первой мировой войны флориография почти исчезла, ведь страны и семьи переключились на войну и ее последствия. Большие поместья разрушили свои оранжереи или переделали их для других целей (некоторые сохранились в качестве музейных достопримечательностей, таких как восстановленная консерватория Уэнтуорт-Касла в Шеффилде, Англия).

источник