Актер, Сан-Антонио, 74 года

Я непростой человек. Полагаю, это честное заявление.

Я не люблю интервью, но научился терпеть их. Мир — не самое комфортное место, если тебе приходится от чего-то уклоняться.

Понятия не имею, что для меня значит успех. Вы же не думаете, что я сажусь у камина с чашкой кофе и начинаю думать об этом?

Мои самые любимые фильмы — это те, за которые я получаю больше всего денег.

Все началось, когда я был во втором классе. Школа города Ротана, штат Техас, решила поставить «Белоснежку и семь гномов», и роль Чихуна (один из гномов в мультфильме Уолта Диснея. — Esquire) досталась мне. Я отнесся к ней очень серьезно, потому что это была первая роль моей карьеры. В то время радиостанция Ротана находилась прямо над аптекой — крошечная комната с огромными микрофонами размером с обеденную тарелку. Они пригласили нас — семерых гномов — и нашего учителя, который был режиссером. Нас выстроили в линейку и представляли каждого по отдельности, сказав перед этим, чтобы мы делали что-то, свойственное нашим персонажам. Красивая девушка назвала мое имя, и я чихнул.

Быть актером — это просто еще один способ зарабатывать деньги.

Как можно сыграть кого-то в кино? Как люди делают это? Кажется невозможным, пока не узнаешь, как именно. А как можно разрезать кого-то, вытащить аппендицит и снова все заштопать? Тоже кажется невозможным — пока не узнаешь, как именно.

По-моему, это Лоуренс Оливье сказал: если у вас есть хоть малейшая возможность — не становитесь актерами.

Я восхищаюсь всем, что делает Клинт Иствуд. Мне нравится, как он управляет съемочной площадкой. Я могу целый день просидеть, наблюдая за его работой. Я так делал.

Не знаю, что именно делает фильм вестерном. Если ориентироваться на то, что думают зрители, то можно заключить, что это кино, где много лошадей и людей в шляпах.

Сам я снялся в трех фильмах, где есть лошади и люди в шляпах, но я стараюсь не рассуждать категориями жанра. Для Америки вестерн — это историческое кино. Поэтому меня не интересуют вестерны как таковые. Меня интересуют фильмы о моей стране.

Ни актера, ни лошадь нельзя просить о том, чего они не могут.

Мне нравится кинематограф, и мне нравится сельское хозяйство. Я из тех людей, кто считает сельское хозяйство видом творчества.

Меня не интересуют разряженные ковбои, пытающиеся удержаться верхом на быке. Я люблю родео в традиционном смысле этого слова — то есть соревнование в разных навыках, необходимых на скотоводческих фермах. Если кто-то из работников моего ранчо оседлает моего быка, я вышвырну этого человека к черту.

Большинство людей не видят красоты в примитивных мобильных телефонах и сетке-рабице. А я вижу.

Летом мы весь день работаем со скотом, а потом — около семи вечера — собираемся, чтобы сыграть в поло. Играем мы часов до девяти, а потом ставим на огонь мясо и смотрим, как наползает закат. Это хорошая жизнь. Все счастливы.

Я неплохой тренер по поло, но терпения у меня — ноль.

Кажется невозможным попасть по мячу размером с кофейную чашку, сидя на лошади, скачущей 35 миль в час. Невозможно — пока не узнаешь, как именно.

Я нахожу бокс вульгарным. Я думаю, что Мухаммед Али — героическая фигура американского спорта, и Джо Луис тоже. Но я не вижу в этом спорте ничего интересного.

Я верю в веру. Вера работает сама по себе, заставляя людей совершать удивительные поступки и получать удивительный результат. Это нематериальная и не подлежащая определению, но очень реальная вещь. Иногда она заставляет людей делать зверства. Иногда — дает шанс выжить.

Я был на пути к плотине Навахо на реке Сан-Хуан — ехал на рыбалку. Я остановился в месте под названием «Ацтекские руины» (национальный парк в штате Нью-Мексико. — Esquire), где стоит единственная в мире полностью восстановленная кива (церемониальное сооружение индейцев пуэбло. — Esquire) — большой дом для собраний. Вокруг не было никого. Я вошел внутрь, и пока я рассматривал эту потрясающую архитектуру, показалась красивая девушка в рейнджерской униформе парка и скаутской шляпе. Она вошла, нажала кнопку, и зазвучало пение этих людей. Оно было громким, гармоничным и ошеломляющим. Меня как будто сбили с ног. Я отшатнулся назад и сел в стороне, а эта красивая девушка в дурацкой шляпе сказала, что пуэбло были очень верующими людьми. Так, подумал я, и во что они верили? В медведей? Но это и не важно, потому что выражением их веры была музыка, и она звучала так хорошо, что я тоже верил. А во что — я и не знаю, и мне даже не надо знать. Именно это я имею в виду, когда говорю, что можно верить в саму веру.

В XIX веке шизофрению лечили ледяной водой. Людей раздевали донага, выволакивали на снег и заставляли стоять под струями ледяной воды. Потом их заворачивали в халат, намоченный холодной водой, и укладывали на кушетку, укрывая мокрым ледяным одеялом. Спустя несколько часов их заставляли встать, опять выволакивали на улицу, и все повторялось снова. Это было не самое хорошее старое доброе время.

Когда читаешь «Дон Кихота» на английском, перед тобой просто хорошая старая книга. Ты никогда не поймешь чуда Сервантеса, пока не прочтешь «Дон Кихота» на испанском.

Все события моей жизни цепляются одно за другое.

Я снялся в куче плохих фильмов, но ни о чем не жалею, потому что каждый раз получал удовольствие.

Мне бы хотелось, чтобы фильмы говорили за себя сами. Ни зрителям, ни журналистам я бы не хотел объяснять, что в моем фильме значит то или это и почему мы вообще его сняли. Фильмы снимают с другой целью. А если кто-то любит объяснять — ему надо набрать класс и стать лектором.

Думаю, многим из моей семьи всегда казался странным тот путь, который я выбрал. Да, у меня есть кузен, который какое-то время был исполнителем кантри, но больше в моей огромной семье чем-то похожим не занимался никто. Так что это мое решение. Только мое.

Чтобы прожить жизнь, надо помнить, что нормальные люди с нормальными проблемами могут быть совершенно невыносимы.

Какой-либо разновидности чувства юмора я у себя не наблюдаю.

Не улыбайтесь мне. Я не улыбаюсь в ответ. источник