Первой возлюбленной Сергея Есенина стала Анна Изряднова. Она работала в типографии и училась в университете Шанявского, как и поэт. Молодые люди часто встречались или на работе, или на учебе, поэтому не удивительно, что между ними вспыхнул роман. Сергей и его возлюбленная через несколько месяцев после начала отношений стали жить вместе.

Анна и Сергей провели рядом друг с другом всего несколько месяцев. Для нее это была любовь на всю жизнь. Именно Анна стала матерью старшего сына поэта Георгия Есенина.

Первая жена Сергея Есенина Анна Романовна Изряднова

Отец Анны отец окончил Строгановское училище и работал рисовальщиком, затем преподавал. Он не пренебрегал образованием дочерей, и все три выросли весьма просвещенными: много читали, посещали лекции, интересовались политикой. Старшая Серафима служила секретарем книжного редактора в типографии «Товарищество И.Д. Сытина»: в корпусах, выходивших на Пятницкую улицу, печаталась каждая четвертая книжка в стране. Надежда и младшенькая Аня трудились там же корректорами.

Однажды господин Демидов, замещавший заведующего корректорской, представил нового подчитчика:

— Прошу любить и жаловать. Есенин Сергей Александрович. Недавно из деревни, к нам переведен из экспедиторов.

Барышни из незамужних подняли глаза от гранок. Новичок был невысок, узкоплеч, но на удивление ладно скроен. Глаза голубые, светлые, нос бульбочкой. Но прежде всего бросалась в глаза копна кудрявых волос — того удивительного пшеничного цвета, что бывает только у маленьких детей. На деревенского паренек совсем не походил — выглядел франтом: коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник, зеленый галстук.

«Вербного херувимчика», как окрестили Есенина за слащавую внешность, определили в пару к корректорше Марии Мешковой. Та дружила с Изрядновыми и рассказала им, что Сергей, оказывается, балуется стихами, она даже показывала его вирши брату Коле — настоящему литератору, недавно выпустившему первую книжку.

Николай постановил: техникой автор владеет недостаточно, но бесспорно талантлив.

— Вот только в работе с ним никакого сладу, — жаловалась Маша.- Считываем один из томов Сенкевича, так не дает править корректуру! Все торопит: скорей да скорей. Хочет узнать, что будет с героями. А едва дочитав гранки, бежит в наборное отделение торопить со следующими!

«Экий ретивый!» — подумала Аня. Но она Есенина понимала, у самой дух захватывало, когда сверяла сочинения Льва Толстого по размашистому почерку рукописи. Сергей ее отчего-то заинтересовал. Хотя вел себя, и правда, довольно развязно. Вроде и улыбался застенчиво, но всюду настаивал, что поэт, каждому навязывал свои стихи.

Многие в корректорской сразу его невзлюбили. А когда шел по фабричному коридору, со всех сторон — от грузчиков, наборщиков, переплетчиков — слышалось: «Сережа, привет», «Погоди, Сергей», «Есенин, на минуту!» Откуда он всем знаком, когда успел?

Уже потом Аня узнала, что устроили Сергея к Сытину через типографскую социал-демократическую группу — как «умелого и ловкого парня». Он распространял среди рабочих прокламации и другую нелегальщину. Оттого и попал в досье охранки и Изряднову за собой втащил.

В регистрационной карточке Департамента полиции сохранится описание Анны: «Среднего роста, телосложения обыкновенного, темная шатенка, лицо круглое, брови темные, нос короткий, слегка вздернутый».

«Зови меня, пожалуй, Сергуней»

Близкое знакомство завязалось уже через пару недель, когда сразу после смены Анна зашла в ближайшую мясную лавку на улице Щипок. В глубине мелькнула знакомая золотая голова: Есенин о чем-то спорил с приказчиком. Тот был сильно раздражен:

— Когда уже за ум возьмешься? Деньги пора зарабатывать, а у тебя одни стишки в голове! Пустое дело!

Заметив Аню, Сергей заметно смутился и представил своего собеседника — моложавого мужчину с лихо подкрученными усиками:

— Отец мой, Александр Никитич. Здесь, у купца Крылова, служит приказчиком.

Когда Анне Романовне отвесили полфунта ветчины, Есенин вызвался ее проводить. До Смоленского бульвара, где жили тогда Изрядновы, путь неблизкий, а попутчик не закрывал рта. Рассказал, что переехал в город в прошлом году — к отцу. Сам Александр Никитич еще в тринадцать лет был пристроен «мальчиком» в мясную лавку, так в Москве и прижился. Жену — мать Сережи Татьяну Федоровну — взял из своих, константиновских. Но работать продолжал в городе, а жить — в общежитии холостых приказчиков. Маме такое положение дел не нравилось, но что поделаешь: крестьянское дело у него совсем не ладится.

— Когда я только приехал, — продолжал Есенин, — отец встречал самоваром с сахарной головой, даже грушу купил, как маленькому. Потом пристроил к своему Крылову — конторщиком. Но не по мне сидеть в лавке! И в учительский институт идти не хочу. Вот с отцом и ругаемся.

А еще Сергей похвалился, что посещает Суриковский литературно-музыкальный кружок — там опекают деревенских и его уважают, стихи нахваливают. Он — поэт, и скоро все об этом узнают. Прощаясь, предложил:

— Зови меня, пожалуй, Сергуней — так дома кличут.

С того вечера и завязалось их общение. Анна сама не знала, что ее к Есенину притягивало: казалось бы, совсем еще птенец неоперившийся, в голове ветер гуляет. Но была в нем какая-то подкупающая искренность и жажда жизни. И стихи, при всей их бесхитростности, завораживали. Сергею ладненькая и умненькая девушка тоже пришлась по сердцу. Окончательно рассорившись с отцом, он истосковался по заботе и ласке, мучился от душевной неприкаянности.

Есенин зачастил к Изрядновым. Пили чай из самовара, слушали пластинки любимицы императора Надежды Плевицкой, спорили о Бальмонте и Северянине. Но больше всего Сергея манило, что хозяева сочувственно относились к его поэтическим опытам. Однажды даже познакомили с другом семьи Поповым, который редактировал сытинские детские журналы. Он помог Есенину напечататься — в «Мирке» в январе 1914 года. В самый последний момент Сергуня струхнул: поставил под стихотворением подпись «Аристон». Аня над ним подтрунивала:

— Всюду говоришь, что поэт, а фамилию поставить испугался?

Уже в следующем номере подписался Есениным.

Три рубля, которые заплатили за первую публикацию, он гордо вручил отцу: «Стихами заработал!» Александр Никитич только рукой махнул. Но когда в сентябре сын решил прослушать курс в городском университете имени А.Л. Шанявского, помог деньгами.

В «Шанявку» поступили вместе с Анной. Принимали туда лиц обоего пола всех вероисповеданий и национальностей без экзаменов. Занятия — по вечерам и воскресеньям. После лекций гуляли по Москве, иногда с компанией. Хотя привязавшись к Изрядновой, Есенин стал ужасно требователен: не терпел, если даже с женщинами общалась, — дескать, они «нехорошие».

«Начнешь давить — и ты надоешь!»

Роман завязался незаметно, сам собой. А уже весной Анна узнала, что беременна. Сергей вроде обрадовался. Решили съехаться, сняли комнату у Серпуховской заставы. Пару месяцев жили ладно. Но уже в мае, едва закончились лекции, Есенин уволился из типографии и заявил:

— Москва неприветливая, бездушная. Все, кто рвется к солнцу и свету, большей частью бегут от нее. Поедем в Крым!

Анна опешила:

— На какие деньги? Наших жалований едва хватает на двоих — ты все тратишь на книги. А еще ребенок родится…

— Деньги, деньги — с кем ни поговори, слышишь одно и то же. Неужели даже ты мечтаешь о мещанском счастье? Надоело! И типография, и отец с его придирками, и дураки-редакторы. Смотри, начнешь давить — и ты надоешь!

Анна уже знала, что любимому лучше не перечить: нрав у него взрывной. Есенин уехал. Правда, договорились, что через две недели и она попробует выбраться на море.

В Ялте Сергей быстро поиздержался, не мог наскрести даже на обратный билет. Писал в Москву письма с просьбой одолжить где-то денег, одно грознее другого. Пришлось уже в который раз идти на поклон к отцу Есенина. Вот только когда Сережа вернулся, жить с Анной больше не захотел: ночевал у товарищей. А вскоре от полного безденежья уехал к родне в деревню.

Конечно, это был побег. А у Анны хватало гордости не выяснять отношений. Но осенью не выдержала, написала в Константиново: просила Сергея вернуться, еще раз попробовать пожить семейно. Она на сносях, денег не хватает, можно уже вспомнить, что он отец. Недели через две пришел ответ — от матери Есенина. Они с Анной знакомы не были. Татьяна Федоровна писала, что, узнав о беременности, пыталась сына усовестить. Но и Анна со своей стороны должна требовать, чтобы Сергей повел ее под венец. Чай, ребеночек родится, негоже жить во грехе.

— Плохо же вы знаете своего сыночка, — подумала Изряднова. — Если он чего-то не хочет — никогда не заставишь.

А приписке умилилась: имейте, мол, в виду, что у Сережи слабые легкие, следите, чтобы поверх портянок надевал в сапоги носки.

Есенин вернулся. Вновь устроился корректором — в типографию торгового дома «Д. Чернышёв и Н. Кобельков»: работал с восьми утра до семи вечера. Снова стал ходить на лекции. Но продержался только три месяца. Уже в декабре все бросил, целыми днями только и делал, что писал.

«Вот я и отец!»

Двадцать первого декабря родился сын — записали Георгием, но звать решили Юрочкой. Хорошо зная своего ненадежного возлюбленного, в больнице Анна волновалась: увидит ли его после выписки? Оказалось, зря беспокоилась. Комната была чисто убрана, печи истоплены. Есенин даже обед приготовил, не забыл купить к случаю пирожное. На ребенка смотрел с любопытством, сразу взял на руки. Все твердил, будто удивляясь: «Вот я и отец». Заставлял Анну петь «ляльке» побольше песен, учил дедовским сказкам: «Нейдет коза с орехами, нейдет коза с калеными».

Анна Романовна Изряднова и сын Георгий Есенин

А в марте вновь засобирался — на этот раз в Петроград:

— Поеду к Блоку. Он меня поймет.

— Куда тебе к самому Блоку?

— Я должен. Стихи хочу показать.

«А как же мы с Юрочкой?» — хотела спросить Анна, но осеклась. Ничего важнее стихов для Есенина не было, с этим она уже успела смириться.

«Я теперь — настоящий, всамделишный поэт!»

Однажды Анна не утерпела — кинула взгляд на брошенное на столе недописанное Сережей письмо. Прочла: «Я выдохся, изолгался и, можно даже с успехом говорить, похоронил или продал свою душу черту, — и все за талант».

В талант его она верила, а за Есенина боялась. Видела, какие иногда на Сергуню накатывают приступы отчаяния. Сам рассказывал, что еще в семнадцать лет впервые «не вынес того, что болтают пустые языки» — выпил эссенции. К счастью, обошлось.

Александр Никитич предупреждал, что психика у сына неустойчивая, да Анна и сама помнила, в каком он был состоянии, когда узнал о смерти единственного друга, школьного товарища Гриши Панфилова. Долгое время только он его ободрял, просил ни в коем случае не бросать писать. Теперь эту роль взяла на себя Изряднова. Вдруг Блок и правда поможет Сереже пробиться?

Анна собрала дорожный сундучок, упаковала в деревенский платок стихотворения — собственноручно перебеленные, каждое на отдельном листочке. Деньги на дорогу Есенин выманил у отца чуть ли не обманом: намекнул, что планирует устроиться на верфи в Ревеле…

Вернулся в мае. Немного пожил в Москве, уехал в деревню. Осенью заезжал на три дня — забрать рукопись уже подготовленной первой книги. Понянчился с Юрочкой. Звал Анну с собой в Петроград, впрочем, не настойчиво. Обещал: «Долго там не пробуду, скоро вернусь».

В следующий раз Сергей явился только в январе 1916-го. Рассказал, что приехал вместе с поэтом Клюевым — у них намечены совместные концерты: «И ты приходи. Я теперь — настоящий, всамделишный поэт!»

Анна невольно улыбнулась. Вспомнила, как еще в феврале 1914-го в типографию приезжал Максим Горький. Увидев, что рабочие несут его на руках до машины, Есенин восхитился:

— Писатели и поэты — наиизвестнейшие в стране люди! Молодец, Сергуня, добился-таки своего!

В назначенный день Анна оставила сына на сестру и поехала на Петровку, в картинную галерею Лемерсье. Долго слонялась по залам, наконец, среди собравшихся прошелестело: «Приехали!» Между пиджаками, визитками и дамскими декольте пробирались два странного вида господина. В черных бархатных кафтанах, цветных шелковых рубахах и желтых сапогах на каблуках. Неужели один из них — ее Сережа?

Поверить смогла, только когда зазвучали знакомые строки — те, которым совсем недавно была первой слушательницей.

Публика пришла на популярного Клюева: когда-то, на заре знакомства, Анна подарила Есенину книжечку его стихов «Сосен перезвон» с надписью «На память дорогому Сереже от А.». Поэта Есенина москвичи видели впервые. Слева послышалось:

— Ясенин — отличная фамилия для поэта.

— Какой-то пряничный мужичок, тьфу, — фыркнули справа.

На второе отделение Изряднова не осталась: поспешила к Юрочке. А потом вышла первая книжка Сергея «Радуница». О поэте Есенине заговорили, его имя замелькало в прессе. К Анне он заходить почти перестал. И она встреч не искала. Новости приходили от есенинской родни, которая сразу приняла внука, и от приятелей по «Шанявке».

«Брат сестру повез!»

Слава Есенина росла как на дрожжах, и вскоре узнать о его житье-бытье стало можно из газет. Изряднова слышала, что был призван, отслужил санитаром Царскосельского военно-санитарного поезда. Женился на молоденькой машинистке Зине Райх. Потом узнала, что у них появились дети. Когда сыну был всего год, Есенин развелся. Много выступает со стихами, часто куролесит. По городу ходит в настоящем цилиндре, пушкинском испанском плаще и лакированных башмаках. Недавно вновь женился — на этот раз на знаменитой танцовщице Дункан и уехал в заграничный вояж…

Сергей Есенин и Айседора Дункан

«Надо же, — удивлялась Аня. — Ведь она намного старше!»

На людях о первенце Сергей не вспоминал. Между тем Юрочке уже сравнялось восемь. Анна Романовна по-прежнему работала корректором. Жила в Сивцевом Вражке: «Мосполиграф» выделил ей комнатку. Но гулять с сыном Анна любила на Новинском бульваре: дорога шла через Смоленку, где протекло ее детство. Там зимой 1922 года и встретила еще двух маленьких «есенят». А дело было так.

В один из январских дней 1922 года на Новинском бульваре было особенно многолюдно. Анна вручила сыну санки и устало опустилась на скамейку.

— Симпатичный мальчуган! — завела разговор сидевшая тут же девушка в повязанном по-деревенски платке.

— Сынок. Георгий. Восьмой год пошел.

— А я тут с хозяйскими, — кивнула словоохотливая соседка в сторону копавшихся в снегу малышей. — Родители заняты. Вот и гуляем с Костиком и Таней.

— Чьи ж они? — рассеянно спросила женщина, подтолкнув сына к девчушке:

— Смотри, какая славная Танечка! Не хочешь ее покатать?

Юра послушно потащил санки с пассажиркой по бульвару.

— Мейерхольдов, может, слыхали? Сам — режиссер, и жена его на артистку учится, Зинаида Николаевна Райх. Только детки у нее от прежнего мужа, поэта Есенина.

Анна ахнула и всплеснула руками:

— Брат сестру повез!

«Совсем как у нас было…»

С того дня все между собой перезнакомились, и Изрядновы стали бывать у Мейерхольдов. Анне нравился их уклад: здесь всегда было шумно, но весело. Из квартиры можно было спуститься на нижний этаж и поглазеть на занятия по биомеханике: в том же доме помещались Государственные экспериментальные театральные мастерские. На детских днях рождения Мейер — так называли главу семейства — показывал всякие трюки, изображал то карлика, то великана.

Конечно, они с Зинаидой Николаевной сразу рассказали друг другу свои «есенианы». Двадцатитрехлетняя Зина жила в Петрограде, работала секретарем-машинисткой в редакции газеты «Дело народа». Есенин там печатался. Познакомились. В июле 1917-го вместе с приятелем поехали отдохнуть к Белому морю. По пути обратно Сергей заявил: «Хочу на вас жениться».

Для Райх это стало неожиданностью: он ухаживал за другой, да и она была при кавалере. Зина попросила время подумать — Есенин рассердился, но когда компания сошла в Вологде, отправила отцу в Орел телеграмму: «Вышли сто, венчаюсь». На полученные деньги купили какой-никакой наряд и обручальные кольца. На букет уже не хватило, и Сергей нарвал полевых цветов по пути в церковь.

«Совсем как у нас было», — подумала Анна, услышав, что у Зины с Сергеем стало разлаживаться после рождения дочки: пошли пеленки-распашонки, семейная рутина. Есенин стал раздражительным, супруги часто ссорились. Вскоре он сдружился с крайне неприятным типом, имажинистом Мариенгофом, которого Райх не переваривала. Он их и развел.

Зина отправила детей в Орел к своим родителям, а сама поступила в Высшие режиссерские мастерские, которыми руководил Всеволод Мейерхольд. В 1922-м они поженились.

Анна Романовна никогда не узнает, что Зинаида Николаевна рассказала ей далеко не все. Опустила, что ушла от Сергея после того, как он ее, беременную сыном, избил. И это якобы был далеко не первый случай, когда Есенин распускал руки. Не мог простить, что перед свадьбой заявляла: он у нее первый мужчина, а это оказалось ложью.

Умолчала Райх и о том, как Есенин выставлял ее с крошечной дочкой на улицу. Протестовал против рождения второго ребенка. А когда мальчик появился на свет, даже взглянуть на него отказывался. Но вышло так, что Зинаида Николаевна случайно увидела Сергея на вокзале в Ростове-на-Дону. Райх ехала в Кисловодск с Костиком и попросила знакомого передать Есенину:

— Пусть зайдет, на сына посмотрит. Если со мной встречаться не хочет — могу выйти из купе.

Сергей пришел. Увидев младенца, отшатнулся, бросил зло:

— Он черненький, а Есенины черными не бывают!

И. Приблудный, С. Есенин, Г. Шмерельсон, В. Эрлих, В. Риччиотти, С. Полоцкий. Фотография сделана в апреле 1924 года в Ленинграде.

«Хочу, чтобы любили без подарков!»

…В августе 1923 года Сергей вернулся в Москву. И уже осенью начал бывать в Сивцевом Вражке. Дивился на вытянувшегося Юру. Оставлял немного денег. При этом гостинцев не приносил принципиально: «Хочу, чтобы любили без подарков!»

Как-то, увидев на диване детскую книжку, неожиданно разозлился: «А мои стихи сыну читаешь? Он должен знать стихи отца!» Напрасно волновался: Анна бережно хранила не только все его книжки, но и газетные публикации. И Юрочку растила в уважении к отцу и его дару.

Спустя несколько месяцев после появления Есенина Анна забежала на минутку к Мейерхольдам — передать Костику матроску, из которой вырос сын. Взрослых не было — Райх репетировала, готовилась к дебюту на театральной сцене. Детей оставили на сменившую няню Дуняшу бонну. Та рассказала, что Есенин стал заходить и на Новинский. Общался больше с пятилетней Таней. Трехлетний Костик, привыкший считать папой Мейера, при виде Сергея звал сестру: «Танечка, иди, к тебе пришел Есенин!»

«Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что хочу?»

В конце сентября 1925 года Анну разбудил стук в окно. Оказалось — Сережа, пришел с большим белым свертком. Не здороваясь, спросил:

— У тебя есть печь?

— Готовить, что ли, собрался? — подивилась Изряднова.

— Жечь.

— Опять? Брось, не надо! Ведь сколько раз было: придешь, порвешь свои бумаги, а потом меня ругаешь — зачем позволила?

— Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что хочу?

Привыкшая не перечить Анна провела Есенина на кухню, затопила плиту. Он как был, не снимая шляпы, принялся жечь свои бумаги, орудуя кочергой. Когда убедился, что остался один пепел, попросил чаю. Анна не удержалась, спросила:

— Слышала, ты опять женился?

— Ну, женился… На внучке самого Толстого. Понять теперь не могу, кой черт меня дернул. Живу у нее в квартире, кругом одни бороды. Достало! Ты ведь знаешь, на самом деле я — с холодком.

Он уже давно был не тем Сергуней, какого Анна полюбила. Голос потерял первоначальную звонкость и чистоту, стал хриплым и заглушенным. Глаза выцвели, веки покраснели и набрякли. Лицо он, как правило, сильно пудрил, оттого оно казалось бумажно-белым. Глядя на Юру, часто повторял:

— Неужели я отец такого большого парня? Эх, прошла молодость.

Иногда Анне казалось, что он опален каким-то губительным огнем. Сережа всегда много работал, говорил:

— Если за день не напишу четырех строк хороших стихов, не могу спать.

Но временами появлялся в Сивцеве Вражке в совсем «разлаженном состоянии». Анна впускала, укладывала на диван, чтобы отоспался. Жалела. А когда узнавала из газет, что поэт Есенин учинил очередной дебош в общественном месте, даже плакала.

Прощание

Последний раз они виделись двадцать третьего декабря 1925 года. Сергей зашел днем. Пальто нараспашку, бобровая шапка надвинута на лоб, на шее шарф черного шелка со спрятавшимися в складках красными маками — «подарок Изадоры». С порога спросил:

— Где Юрка?

— Гуляет, — удивилась Анна. — Ты зачем здесь? Слышала, болеешь.

Спросил зло:

— От кого?

Пришлось рассказать, что третьего дня выбралась в кинематограф на инсценировку романа Банга «Михаэль». Перед сеансом встретила Васю Наседкина — старого, еще по «Шанявке», приятеля, женившегося на сестре Есенина Екатерине. Тот сообщил: «С Сережей нехорошо. Воспалилось горло — не может читать стихи, только выпивка оживляет. Уговорили его лечь в клинику к доктору Ганнушкину. Но прогнозы неутешительны, говорят, нервы расшатаны окончательно»

Выслушав Анну, Есенин отмахнулся:

— Ушел я из больницы, неважно это все, — помолчал и сказал обреченно:

— Сматываюсь, уезжаю в Петербург. Чувствую себя совсем плохо. И спать не могу, все нетопыри мерещатся. Наверное, умру. — На пороге обернулся. — Прошу тебя, Аннушка, береги сына. Не балуй.

На столе осталась забытая им коробка папирос «Сафо». Анна Романовна машинально смахнула ее в ящик комода: она привыкла хранить все, что связано с Сережей.

В тот же день Есенин приходил к Райх — прощаться с Таней и Костей. А через пять дней его вытащили из петли в гостинице «Англетер».

Последний путь

…Под вывешенным на ограде Дома печати транспарантом «Тело великого национального поэта Есенина покоится здесь» играл военный оркестр. Очередь из желающих проститься стала собираться еще с вечера, многие плакали. Изряднова с трудом протолкалась в полутемный зал, крепко держа перед собой Юрочку. Бросила взгляд на освещенный гроб, увидела в нем незнакомого, совсем не похожего на Сергуню человека со скорбным лицом. Вместо золотых кудрей — темные прилизанные волосы. Машинально подумала: «Наверное, от глицерина: смазывали, когда снимали посмертную маску».

Анна прошла к месту, где скорбели близкие. Обняла окаменевшую Татьяну Федоровну, подсела к Зинаиде Николаевне. Та плакала: «Анечка, у меня дырка в сердце!.. Почему, почему все они оставили его одного? Как могли?» Тут же сидела женщина с желтым лицом. Выше среднего роста, немного сутуловатая, с серыми глазами под низкими бровями. «А ведь и правда похожа на своего деда», — подивилась Изряднова, догадавшись, что это вдова Сережи Софья Андреевна Толстая-Есенина.

По дороге на кладбище на Страстной площади гроб трижды обнесли вокруг памятника Пушкину. Маленькая Танечка Есенина читала стихи отца и отчего-то пушкинское «Мороз и солнце». Анна невольно поморщилась: неловко, неуместно! Когда на крышку гроба полетели первые комья земли, раздался крик Зины: «Прощай, моя песня, сказка моей жизни!» Взяв сына за руку, Анна тихо покинула кладбище.

Кому достанется наследство?

Уже в январе закрутилась судебная канитель вокруг есенинского наследства. Вспоминала о ней Анна Романовна с неохотой, как о чем-то постыдном. Да и участвовала только на первых порах, поддавшись настойчивости Райх, которая использовала железный аргумент: Юрочка должен быть признан законным сыном своего отца.

К счастью, это случилось сразу: народный суд Хамовнического района определил в числе наследников четверых детей — Георгия, Татьяну, Константина и сына поэтессы Надежды Вольпин Александра, которого Есенин никогда не видел. Ответственной хранительницей всего имущества признали Зинаиду Николаевну, и она перевезла в Москву остававшийся в «Англетере» массивный американский сундук. Райх долго не позволяла никому в него заглянуть, хотя это был всего лишь дорожный гардероб.

Но актриса поспешила: Толстая решение оспорила. Движимое имущество переделили: то, что было в Ленинграде, осталось за Татьяной и Константином, московское отошло к Софье Андреевне.

А потом началась тягостная и безнадежно скандальная история, которая окончательно всех рассорила. Дело в том, что летом 1926 года Зинаида Николаевна оспорила законность последнего брака Есенина и, соответственно, права Толстой на наследство. Выяснилось, что Сергей был… двоеженцем. Айседора Дункан уехала из Москвы в Париж, так и оставшись его законной супругой. Вот оно, проклятое презрение больших талантов к прозе жизни!

В выражениях никто не стеснялся: «Глупая мещанка Мейерхольдиха», «Мужички, «всем миром» прибывшие из деревни» (есенинская родня), «Еще одна жена и еще одна жидовка» (Надежда Вольпин). Спасибо, «Дунканша» ничего не требовала…

Зинаида Николаевна пыталась «подвинуть» и отца Сергея. Александр Никитич уже сильно болел, по сути, наследство было единственной надеждой Есениных как-то свести концы с концами. Родители страшно перепугались и спрятали рукописи и книги сына у себя в амбаре. Весной этот подпол залило — все погибло.

Аппелляции летали по инстанциям — то в губернский суд, то в народный… Только спустя два с лишним года Софья Андреевна отстояла наконец свои права законной вдовы.

Забегая вперед, надо сказать — вдовой она оказалась чуть ли не образцовой.

Доверенность на ведение всех дел и литературное наследство Есенин оставил не Толстой, а своей сестре Екатерине. Софья Андреевна спорить не стала: предложила создать фонд на базе доходов от изданий Есенина. Причитающуюся ей пожизненную пенсию отписала родителям Сергея и его младшей сестре Шуре. А когда в московском Доме Герцена открылся музей Есенина, стала его главным хранителем.

Но в 1926-м началась борьба с так называемой есенинщиной. Одновременно в «Правде» и «Комсомолке» призвали «развенчать хулиганство»: «Уже прошел первый угар, вознесший этого свихнувшегося талантливого неудачника чуть не в великие национальные поэты… Надо сказать, что есенинщина временами довольно дурно политически пахла».

Год за годом кампания набирала обороты. В 1929 году музей закрыли. Толстую назначили пожизненной хранительницей материалов, связанных с поэтом. Она много хлопотала за родных Сергея, занималась наследием поэта, пробивала издания его книг. Тяжело переживала замалчивание Есенина и под финал жизни, больная и опустошенная, отгородилась от мира лаконичной фразой: «Я по есенинским делам не принимаю».

Сергей Александрович так не купил Толстой обручального кольца: подарил медное, которое вытащил ему попугай на ярмарке. Кольцо было очень большого размера, и она, чтобы не потерять, носила его между двумя другими.

Над схваткой

До конца дней Анне Романовне удивительным образом удалось остаться «над схваткой» и сохранить отношения со всеми обретенными благодаря Есенину родственниками.

Юрочка с младенчества считался своим в «мужицком» клане, неоднократно гостил у бабушки в Константинове. Чувствовал себя там как дома, чудил. Однажды, уже подростком, забрался в амбаре на чердак, обнаружил там гроб — бабушка по крестьянской привычке заготовила — и написал на крышке: «Т.Ф. Есенина, стучать три раза».

Райх не раз предупреждала о Есениных: «Анна Романовна, душа моя! Неужели вы не видите, что они невероятно меркантильны. Ну да бог с ними. Если Юрке у них хорошо — радуйтесь, делайте так, как велит вам ваше сердце…»

Анна так и поступала. А вот с Зинаидой Николаевной у них, напротив, разладилось. Сыграла роль близость с Есениными: они бывшую невестку ненавидели. Говорят, на похоронах Татьяна Федоровна даже не сдержалась, бросила в ее сторону: «Ты его погубила!» От Есениных Анна узнала, что Райх, оказывается, хотела сменить детям фамилию. Отцовская, дескать, их компрометирует: на Сергея было заведено более десяти уголовных дел — шутка ли?

Нет, они продолжали общаться. Зинаида Николаевна называла Анну не иначе как «душенька», предлагала контрамарки в театр, как-то, сколько Изряднова ни отнекивалась, подарила ей пудру Коти — немыслимую роскошь для простой корректорши. Юра всегда был желанным гостем у Мейерхольдов. Когда те купили дачу в Горенках, набирал на участке полные тюбетейки земляники.

В седьмом классе Юрочку удалось пристроить в хорошую школу — бывшую Хвостовскую гимназию. Там же учился Кира Кондрашин, впоследствии знаменитый дирижер. Но особенно Есенин-младший сдружился с Женей Долматовским, который спустя годы напишет «Комсомольцев-добровольцев». Оба паренька баловались стихами и однажды решили показать их Маяковскому: Георгий узнал, что поэт ожидается у Мейерхольдов.

Караулили «агитатора, горлана-главаря» почему-то на улице. Увидев мальчиков с тетрадками в руках, он сразу догадался: «Пионеры со стихами? Ну, пошли!» Первым вызвался читать Женя. Маяковский разнес его в пух и прах, и Юра застеснялся, ушел в детскую. Костик Есенин запомнил лишь одну строчку единокровного брата: «Видится облик, пушечный облик»…

Георгий был подростком, когда Райх пригласила Анну зайти, и одну: надо поговорить. Мейерхольды уже переехали в «Дом артистов» — один из первых столичных кооперативов в Брюсовом переулке. После чая Зина приступила наконец к «делу»: намекнула, что общение Юры с ее Костиком нежелательно. Дескать, у вашего, Анна Романовна, сына слишком много скепсиса по отношению к действующей власти. Вот на даче совсем недавно опять спорил с моим отцом Николаем Андреевичем, старым большевиком. Вы бы присмотрели за сыном, от чистого сердца советую.

Больше Изряднова с Райх не виделись.

Перегибы

Анна всегда и во всем была на стороне Юры. Радовалась, что как две капли воды похож на Сергея. Гордилась, что стихи отца знает наизусть. Но пошел он в технари: в 1935-м окончил авиационный техникум, поступил в КБ при Академии имени Жуковского.

На следующий год был командирован в Ставрополь. Для Анны Романовны известие прозвучало, как гром среди ясного неба: расставание с сыном было немыслимым. Да и не выжила бы одна-одинешенька на корректорское жалование. Мать поехала следом, умоляла Юру перевестись, но тому отказывали. А вскоре призвали в армию.

В звании рядового Георгий Есенин попал в отряд истребительной авиации на Дальний Восток. А в апреле 1937 года его арестовали и отправили этапом в Москву. Юрий был уверен, что за нарушение армейской дисциплины. Везли больше месяца. Когда доставили в Бутырку и втолкнули в камеру, кто-то из узников прокричал в ужасе: «Господи, да это же Сергей Есенин!»

Юрия устроили в камере на лучшее место: сидельцы поэта Есенина уважали. Уже на первом допросе выяснилось, что поводом для ареста стал разговор, случившийся на одной из вечеринок в Ленинграде. Зашла речь о «перегибах» советской власти. Есенин заметил, что переворот осуществить нетрудно: если, например, взорвать Кремль, дело решится само собой. Вскоре все переключились на выпивку, начались танцы и об этих словах забыли. Но когда одного из участников сабантуя арестовали по другому делу, опасная реплика попала в папку, озаглавленную «Группа террористов».

Следователи работали тонко. Юрия уверили, что ни правительство, ни НКВД не хотят, чтобы сын самого Есенина попал в тюрьму или лагерь. Обещали вскоре отпустить, вдоволь кормили, угощали дорогими папиросами. Условие поставили одно: сообщить все подробности «дела» и подтвердить рассказ на очных ставках. Он согласился. А когда понял, что бесповоротно увяз, было уже поздно. Тринадцатого июля 1937 года Георгия Сергеевича Есенина расстреляли.

Анна Романовна об истинной судьбе сына так и не узнала. После его ареста в Сивцевом Вражке провели обыск, что-то конфисковали. Несчастной матери сообщили, что Юра осужден на десять лет без права переписки… Она ждала его, вязала сыну свитера — беспокоилась, подойдут ли, не похудел ли Юрочка в заключении. Часто ездила к есенинской родне…

Летом 1939-го у себя дома в Брюсовом переулке была зверски убита Зинаида Райх: ей нанесли девять ножевых ранений. Мейерхольд уже находился под следствием. Первым арестованным по делу стал супруг Татьяны — она очень рано вышла замуж — инженер Владимир Кутузов. Через год его выпустили. За убийство вроде бы отсидели певец Большого театра Головин с сыном — у них нашли какие-то вещицы Зинаиды Николаевны. Но и Головиных в 1956 году реабилитировали.

Уже в 1988-м Татьяна Есенина обратилась в комиссию при Политбюро ЦК КПСС с просьбой установить наконец виновных в убийстве ее матери. И получила ответ: «Установить не представляется возможным».

Последняя отцовская папироса

Сразу после гибели Райх детей из квартиры выписали. Уже в октябре сюда вселились личный шофер Берии и одна из его секретарш. Татьяне с маленьким сыном разрешили жить на даче. Косте выделили комнатку где-то на Зацепе. Но первое время он жил у Анны Романовны.

Едва мальчики Есенины выросли, они вновь сошлись. Еще в 1935-м крепко сдружились, Константин гулял на проводах Юры в армию. Он поступил в Московский инженерно-строительный институт. Изряднова сироту-студента подкармливала. В ноябре 1941-го Костя записался добровольцем. Отправка задерживалась, молодой человек бродил несколько дней по опустевшей Москве — прощался. Конечно, зашел и в Сивцев Вражек.

Анна Романовна достала семейные реликвии: рукописи Есенина, выцветшие газетные вырезки, старенькую чернильницу, что-то из одежды. Она бережно хранила все, хоть как-то связанное с Сережей, — это было свято. Уже прощались, когда спохватилась:

— Погоди, совсем из головы вылетело! — достала откуда-то коробку папирос «Сафо». — Твой отец забыл у меня, когда приходил прощаться. Юрка берег для торжественных поводов. Одну решил оставить на память.

— Сколько же ей лет?

Папироса совсем рассохлась, табак высыпался.

— Выходит, уже шестнадцать. Возьми: когда, если не сегодня?

Так пятого декабря 1941 года Константин выкурил последнюю папиросу отца.

Самозванец

Под конец войны приятельница Изрядновой, посещавшая когда-то знаменитые литературные субботники Евдоксии Никитиной и до сих пор вхожая в дом, рассказала, что гости обсуждали еще одного сына Есенина — Василия. Мол, его встретила в вагоне поезда Закавказской железной дороги артистка Фаина Раневская. Якобы он не помнил ни отца ни матери, а себя — только с момента нахождения в детских яслях. Сейчас, когда ему уже двадцать два, разъезжает по Закавказью с концертами.

Анну Романовну услышанное нисколько не удивило, подумала лишь: «Ну, значит, у Юрочки есть еще один брат». Глаза ей открыла младшая сестра Сергея. Оказалось, этот человек — по паспорту Василий Николаевич Апраксин-Есенин, 1913 года рождения, — обычный проходимец. И также представляется праправнуком Пушкина и правнучатым племянником Гоголя. Воспользовался военной неразберихой, понял, что в это время не до разоблачений. Как «сына лейтенанта Шмидта» его пропечатали в газете «Труд», а потом вроде бы арестовали.

Анна Романовна ждала и верила, верила и ждала, а в 1946-м заболела и тихо скончалась. Через десять лет стараниями брата по отцу Александра — сына Надежды Вольпин — Георгий Есенин был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».

И сегодня на памятнике, установленном на 23-м участке Введенского кладбища, выбито: «Анна Изряднова, мать Георгия Сергеевича Есенина».

Константин Сергеевич стал инженером-строителем, а с какого-то времени — заметным футбольным обозревателем, даже заместителем председателя Федерации футбола СССР. Умер в 1986 году. Татьяна Сергеевна оказалась в эвакуации в Ташкенте, где и осела. Дожила до семидесяти трех.

Несколько лет назад известный актер Сергей Никоненко обнаружил в Москве квартиру, в которой жила последние годы Анна Романовна Изряднова. Переулок Сивцев Вражек, дом 44, кв. 14. Здесь она жила с сыном Георгием. В той же квартире с октября 1938 по апрель 1939 года жила мать поэта Татьяна Федоровна Есенина. Именно здесь Есенин сжёг свои рукописи в сентябре 1925 года перед отъездом в Ленинград. После тщательного ремонта и кропотливой работы по восстановлению этого помещения был открыт центр С.А. Есенина. Сейчас музей располагает многочисленными экспонатами, связанными с творчеством С. Есенина.

Сегодня потомки Изрядновых живут в селе Кипчаково и поселке Ибердском. Нина Андреевна Терехова- дочь двоюродной сестры Анны Романовны Изрядновой. Нина Андреевна долгие годы проработало медицинской сестрой в Благодатновской больнице. Она воспитала двух детей Ольгу и Андрея. В поселке Ибедском подрастают внуки Н.А. Тереховой Иван и Никита.

Подготовила Россинская Светлана Владимировна, гл библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Тольяттинская библиотечная корпорация», e-mail: rossinskiye@gmail.com 

источник