Рецензия из архива журнала «Искусство кино»:

«Бернар Бордери за два года выпускает четвертую «Анжелику». Бернар Бордери, по данным справочников, режиссер и продюсер. Можно сказать также, что Бернар Бордери — это псевдоним определенного процесса, псевдоним безымянного, безличностного — имперсонального — авторства массового кинолубка.

У кинематографа, именуемого Бернар Бордери, свои костюмы и реквизит. Шляпы с неограниченным количеством страусовых перьев. Твердые корсажи, подающие груди, как на подносе. Великолепные стекляшки брильянтов. Окровавленные плоеные рубашки. Загадочные алхимические реторты, ступки, змеевики, где все разноцветно дымится и булькает. Скорбно улыбающийся в сумраке заброшенного дворца портрет — «как живой». Восточные курильницы — черт его знает, какой восток — Персия, Аравия, Индия, вам же сказано: восточные.

И восточная жестокость: вот он, таинственный посланец в чалме, невозмутимо следит за четвертованием и просит бисировать его, поскольку какие-то детали муки ускользнули от его штудирующего взора. Вот тот же длинноглазый красавец под протестующие взвизгивания свободолюбивой французской графини Анжелики, которой он уже объявил о предстоящем ей изн(….)овании, любуется в окно, как тяжелые бичи полосуют атласистую черную кожу рабыни...

И(….)илование, спасение, триумфы, подземелья, чудеса, дето(…)йства, опять спасение, скачки («лошадей! лошадей! полцарства за хорошую конюшню!» — требует то, что именуется Бордери) — хитроумнейшие и лишенные малейшего смысла, интриги, козни и снова спасения...

Сюжет-непоседа ни секунды не замедлит, давая распутать себя, ибо у кинематографа, именуемого Бордери, свой закон — закон полной сосредоточенности на необыкновенной данной минуте при условии полного безразличия к тому, что было минутой раньше или будет минутой позже. Все «почему» и «потому что» отменяются в монтаже упоительных и бессвязных событий, роскошных «исторических» фраз, пышных, как те самые страусовые плюмажи.

Вся логика вроде бы откладывается на потом: вы не понимаете, почему хромой и горестный мудрец, изувеченный красавец граф Пейрак, сожженный на Гревской площади, утонувший в Сене и при всем том живехонький, не желает отдать свои объятия обретшей его и в слезах бегущей за ним в дезабилье Анжелике? — ждите следующей серии.

Но и в следующей серии вас опять заморочат монтажом лубочных аттракционов, верченьем лубочных диапозитивов.

«Анжелика» во Франции — среди лидирующих по сборам фильмов.

Оттого ли, что Робер Оссейн — сегодняшний идеальный актер для подобных фильмов, и пришлось воскрешать из пепла его героя, чтобы серия не иссякла?

Оттого ли, что в зрителях еще живет былая наивность потребителей романов из «принцесской жизни», с неслабеющим наслаждением повторяющих: «Мерзавец!— вскричал герцог...»

Оттого ли, напротив, что зритель начисто утратил эту наивность и спешит на «Анжелику» из снобизма, как коллекционер, способный получить удовольствие именно от ее пестроты и бессмыслицы, от ее пряничного рыночного романтизма?...

Сама же «Анжелика» делается всерьез — это именно лубок в чистом типе его, отпечатанный новейшими средствами на истменколоровской или техниколоровской пленке. Как таковой он подлежит исследованию, как подлежит исследованию спрос на него» (А. Иноверцева. «Анжелика и король» // Искусство кино. 1967. № 12. С. 108). источник